ДЕВOЧКА, ЖУЮЩАЯ ГУДРОН. Я обpaщаюсь к тебе, девочке, жующей гудрон, скачущей пo белым квадратикам…

ДЕВOЧКА, ЖУЮЩАЯ ГУДРОН.

Я обpaщаюсь к тебе, девочке, жующей гудрон, скачущей пo белым квадратикам меловым, той девочке, которую кaждый мог увидеть из окна, выглянув из него лет двадцать назад…

Исчезают ценные пушные звepи, увеличиваются озоновые дыры, хуже становится экология… Это грустно, но еще печальнее, что больше никто не увидит из окна тебя — прекрасную гордую малышку со сбитыми коленями, жующую смолу и гудрон.

Твое раннее детство — ползунки — мешочки с тесемками на плечах, байковые рубашечки расцветки «обхохочетесь», красная пластмассовая лошадь с белым колечком на спине. Потянешь — и пронзительное жалобное ржание разорвет тишину. О, как ты прекрасна красная лошадь! Прекраснее тебя только большая плюшевая лошадь с настоящим лохматым хвостом, но она очень дорогая.

Обязательный подарочный медведь огромного роста. У меня, например, их было два — рыжий и черный. Несмотря на тревожащий детскую душу натурализм, они были славные, со скрюченными медвежьим рахитом лапами и блестящим прохладным черным носом, к которому так здорово было прижаться щекой.

Железные грузовики, в которых с неигрушечной серьезностью открывались дверцы и отбрасывался кузов.

Деревянные санки с железной спинкой и обязательные валенки с блестящими галошками.

Морозное солнце, отражаясь от снега, бьет в твои широко раскрытые глаза. Шарфом обвязана половина лица, мокрые ворсинки лезут в рот. Варежки на резинке, деревянная лопатка в руке. Ты вышла в большой мир, маленькая девочка далеких лет, и мир этот вздрогнул…

Детсадовская склизкая каша, толстая ворчливая нянечка, колготки, всегда собирающиеся гармошкой на коленях, — ничто не могло тебя смутить и по-настоящему расстроить. Потому что были в жизни скоростные картонки от коробок и ледяные горки, прилагающиеся к ним. Венки из одуванчиков, трубки из тростника и больные рябиновые пули. Неизведанные чердаки, штабы-кусты, первый двухколесный велик «Школьник», ветер в ушах, коварная придорожная канава, колени в кровь, бидон только что купленного молока — в лужу.

Ты рано стала… нет, не взрослой. Взрослой ты не стала до сих пор. Ты рано стала самостоятельной. Первый класс — суровое приглашение в мир больших людей. Ключ на шее, рубль на магазин, суп и котлеты на плите. А на улице воля-вольная, размах казачий, страсти цыганские. Сумерки всегда неожиданно падали тенью на голову — уроки ждут, мама в окне охрипла, зазывая дочку домой…

Уроки-школа. В темном платьице, в черном фартучке ты все равно такая девочка, что нет таких девочек больше. Красный галстук, обрезанная мамой челка, туго набитый портфель. И хорошо, что набитый. Таким тяжелым удобнее отметелить стриженного под ноль одноклассника с тощей цыплячей шеей, трогательно выглядывающей из тесного воротника клетчатой рубашонки.

Громкие смотры патриотической песни, тихие разговоры с соседкой по парте на уроках, рассказы о пионерах-героях в школе, толстые романы о невиданных красотках дома. На какой гремучей смеси литературы и народного фольклора взрастала ты!

Вокруг тебя уютно разместились и гроб на колесиках, и черная рука, палец в котлете, и жуткое убийство собаки Мумы, и сказки норвежские с чудесными троллями. Ничто не омрачало твой покой. И девичьи визги в темной спальне пионерлагеря только подтверждали полноту и радость жизни твоей. Детской жизни той, что жевала смолу, гудрон, зайчью капусту и дикий щавель.

А что еще было жевать? Жвачки настоящие были ценностью немалой, а вот смола, гудрон, импортные, безумно вкусно пахнущие ластики встречались чаще.

Много было разного-разнообразного. Ты в красной/белой майке и черных сатиновых трусах, обессилев от смеха, висела на канате в физкультурном зале, ты продиралась сквозь снежное крошево на лыжах вместе с классом, наслаждалась в школьном буфете странным блюдом из фарша и капусты, таскала с фруктового торта залитые желе фрукты.

У тебя были елки и праздники Нептуна, двойки и похвальные грамоты за участие в конкурсе чтецов. Такая разная живая жизнь.

Она была всю школу, она была тогда, когда почти все спокойно поступили в вузы, не замороченные ЕГЭ, не закошмаренные количеством бюджетных мест. Всем хватало всего. Яркие и солнечные дети, слишком много вы могли изменить в том мире, в который пришли.

Но мир не хочет перемен. Вас было решено убивать. Мальчиков — настоящими пулями в Афгане, девочек — знанием о том, что жизнь человеческая не стоит ничего.

А сойти было нельзя, поезд слишком разогнался.

И девочка превращалась в девушку.

Картошка, студенческие КВНы, первые семьи на курсе, новенькие детки. Тогда не меняли свою любовь на олигархов. Полюбить можно было только юного гения, тощего и нищего. И обязательно гонимого и непризнанного.

И вот все случилось: непризнанный гений, милостиво признанный им ребенок. Вот так новости: ты взрослая!

Первый ребенок — последняя кукла. Вы росли вместе, весело и безбашенно. Хоть и непросто было тогда заполучить этого ребенка живым и здоровым. Инферальная санитарка в грязном халате орет, глядя на распластанную тебя: «Че корчишься? С мужем кувыркалась не корчилась?!»

А под окном в дешевенькой синтепоновой курточке переступает худенькими ножками в хлипких ботиночках твой принц-гений. И он будет кричать как ненормальный и чертить прутиком на холодных сугробах всякие жаркие глупости, когда увидит в окне маленький сверточек с красным блинчиком вместо лица.

Вся группа твоя под окном роддома будет водить каравайные хороводы. И жизнь будет круглой, каравайной, вкусной и душистой.

Хотя в стране не было ничего: ни пеленок, ни стирального порошка, ни мыла, ни сахара. Зато был юный муж — непризнанный гений. И надо было добыть, принести, утешить. А на крошечной кухне — сто друзей, а в спальне рыдает брошенная своим любимым лучшая подруга. А в шесть, как по будильнику, проснется грудничок. И все это не в тягость, ты многое можешь, ты сильная, ты девочка, знающая слово «гудрон».

Властная свекровь, впитавшая суровые реалии советской власти, родители, выдавленные перестройкой с работы. Бабушки-дедушки, коты-собаки — тебя хватает и на них.

Смелая и сильная, бывшая лихая партизанка дворовых войн и кладоискательница старых подвалов, тебя так просто не согнуть. И это знают все. И эти все выстраиваться у тебя за спиной по росту. Ты матрешка всея Руси, ты родина-мать, и ты, мать-перемать, к этому готова с детства. Тебя еще хорошо учили в школе, и ты помнишь Некрасова. И грудью проложишь, и в избу войдешь…

А все же не катится жизнь голубым вагоном, а может, и катится, только ты одна стоишь на перроне, как Анна Каренина. И сердце в клочья, и слез нет. Но Анна Каренина не была командиром всего военного отряда, она не лечила раны подорожником и не вытаскивала, шмыгая носом, железную занозу из босой ноги однополчанина. Легкие решения не для тебя.
И ты уходишь с перрона, опять и опять выбирая жизнь.

И в награду эта жизнь накатывает на тебя теплыми волнам, и ты видишь все, что видят и другие, но немного иначе. И звезды над землей — твои звезды, и любовь твоя все-таки любовь, и дети твои хорошие. А какими они еще могут быть у девочки, знающей слово гудрон?

Ты настоящая. И ничего с этим миром плохого не случится, пока его держит теплыми ладонями эта девочка, лучшая девочка на планете.

(из сети)

❤ Мы в Telegram: t.me/sumasoshli
С заботой о Вас, [club50106785|Психология | Эзотерика | Йога]